Спать с одногрупниками - это не метал! Это слэш!!
Сделать аффтару приятноTitle: Decadence' Fairy Tale
Genre: original, dark romance
Re: Очень, ну просто очень занудная сказка про гота, перенасыщенная философией декаданся и утопическим метафоризмом. Иными словами, если вы красите губы гуталином и вам близки понятия "ночь", "маньяк" и "декаданс", вам понравится.
Decadence' Fairy-Tale
Сигарета тлела в тонких пальцах, докуриваемая порывами ветра. Вокруг, казалось, не было ни души, чего и следовало ожидать от ночного кладбища - только черные силуэты крестов и надгробий, сливающиеся с темнотой, и устремленные в вышину деревья, плетущие кружева на фоне ночного неба. Но при этом кладбище не было мертвым. Оно жило своей таинственной и мрачной жизнью, такой близкой и такой далекой для реального мира. Только поначалу казалось, что здесь нет ничего кроме пыльных камней и шороха листьев над ними, на самом же деле этот сумрачный мир был куда богаче, чем тот, что за кладбищенской оградой. И главным его богатством был покой. Не каждый сумел бы оценить это сокровище по достоинству, особенно тяжело это сделать тем, кто находит свои интересы в суматошной и никчемной жизни, полной праздных развлечений, не дающих ни грамма целительного бальзама для души. Нет, только не эти люди, разве им понять как дорого иногда стоят минуты тишины, наполненной невидимыми звуками, мгновения одиночества, открывающие дороги в мир высшего разума, и эта великолепная темнота, с мастерством изысканного художника скрывающая все уродство окружающего мира..
Доминик отвел взгляд от неба. Глаза уже привыкли к темноте, и можно было разобрать имена на надгробиях. Сигарета дотлела до фильтра. Он бросил ее в землю, втоптав в грязь тяжелой платформой ботинка, и взял пачку, лежащую рядом на каменной плите чьих-то гранитных апартаментов. Быстрыми движениями рук он достал сигарету, прикурил и затянулся. Маленький оранжевый огонек - последнее прибежище жизни в холодном, темном океане безмолвия - бросил теплый отсвет на бледное, худое лицо, обрамленное длинными прядями прямых черных волос, в темно-серых глазах блеснули сумасшедшие рыжие искорки. Доминик вздохнул. Он сидел здесь, на большой могильной плите в самой глубине кладбища, уже около часа, но никак не мог успокоиться. Налетевший порыв ветра заставил его вздрогнуть, обхватив себя за плечи худыми руками, браслеты на которых весили возможно больше, чем их хозяин. Все таки ночь прохладная даже для августа, и черная кофта с сеткой через грудь, пусть и с длинным рукавом, была не самой подходящей одеждой. Но ведь она так шла к черным виниловым штанам и тяжелым ботинкам на шипованой платформе..
Сегодняшний день разочаровал его, как и многие из предыдущих. Впрочем, чего очаровательного ожидать от жизни бывшему школьному изгою, коротавшему теперь в одиночестве студенческие годы? Разве что смерти. Доминик уже давно заметил, что чем дольше времени он проводит за пределами кладбища, тем мучительнее становится боль где-то в солнечном сплетении, поближе к сердцу. Так называемые сердечные муки. Ни для кого не секрет, что люди социальные существа, созданные для общения и различного рода связей, и одиночество противоречит их природе. Люди вообще имели привычку быть странными по мнению Доминика. Уж он-то точно не променял бы возможность уединиться на любую шумную вечеринку, веселый праздник и даже романтический вечер для двоих. А, как известно, природа не позволяет животным идти против собственных инстинктов, и несогласным нет места в этом мире. И Доминик бежал от мира людей, прячась от него в обители мертвых и коротая дни уйдя в себя, чтобы дожить до тех ночей, когда он мог приходить сюда, чтобы прогуливаться по темным аллеям, прислушиваясь к тишине и шороху собственных ног, любуясь тем, в чем не разглядеть красоту человеческому восприятию, или подолгу сидеть не двигаясь на чьем-нибудь надгробии, курить сигареты одну за другой и вспоминать стихи далеких вокалистов, так чутко понимающих его чувства..
Шорох, раздавшийся откуда-то со спины, заставил Доминика насторожиться. Слишком грубый звук, непохожий на мелодию ветра в кронах деревьев и кустов, слишком неестественный и неуклюжий, не вписывающийся в картину обители мертвых..
Доминик напрягся, вслушиваясь в ночь, но налетевший ветер смешал все звуки в единую симфонию, не позволяя вычислить фальшивый инструмент. Беспокойство волной охватило растревоженный разум, вселяя в душу страх, мешавший обернуться. Доминик быстро затянулся и хотел повернуться назад, но было уже поздно.
Чья-то рука резким, грубым движением зажала ему рот. Сигарета выпала из тонких пальцев и погасла, разрывая хрупкий мостик между реальностью и паранойей ужаса. Доминик застонал, хватая незнакомую руку, но его тщетные попытки оттолкнуть ее были сродни стараниям новорожденного котенка помешать человеку, решившему его утопить. Между тем стоящий у него за спиной поймал другую руку Доминика и одним движением развернул его к себе, обхватив теперь за шею. Доминик расширившимися от ужаса глазами пытался разглядеть нападавшего, но видел только силуэт и едва различимые в контражуре лунного света очертания. Перед ним стоял довольно высокий человек, одетый в темный комбинезон и белую футболку, лица было не разобрать, только обжигающий холодом взгляд, заглядывающий Доминику прямо в душу.
Доминик попытался вырваться, но его хрупкое телосложение не позволяло ему даже сдвинуть руку, обхватившую его за шею, а по комплекции человека в комбинезоне можно было судить, что для него сопротивление Доминика было игрой кошки с мышкой. Тогда Доминик изо всех сил впился ногтями в руку незнакомца, стараясь как можно глубже продавить кожу. Тот отдернул руку и вместе с тем сбросил Доминика с надгробной плиты. Оказавшись на земле, Доминик отпрянул назад, поднимаясь на колени, и бросился не глядя прочь по узким проходам между оградами, подгоняемый ужасом.
Бежать в темноте и на ощупь не самое удачное занятие, но благодаря тому, что глаза уже привыкли к полумраку лунного света, Доминик добрался до аллеи пошире и не останавливаясь бежал по ней, краем глаза замечая проносящиеся мимо него плиты и кресты, сливавшиеся в один призрачный мельтешащий узор. Но шок дал о себе знать, когда вместо перекрестной аллеи, ведущей к выходу, перед Домиником сомкнулся вдруг ряд ограждений. От неожиданности он споткнулся, падая лицом вниз, и едва успел схватиться за ограду, выставив перед собой руки. Падение отдалось резкой болью в колене, и несколько секунд Доминик не мог открыть глаза, жмурясь от боли. Когда он посмотрел назад, то увидел простирающуюся перед ним аллею, залитую лунным светом, и человека в комбинезоне. Сжимая в огромной руке топор с длинной ручкой он шел к Доминику, замахиваясь будто в замедленной съемке. Его волосы развевались порывами ветра, серебрясь в белом свете..
Глаза юноши расширились от ужаса, отражая молочно-белые блики луны. Лезвие топора сияло в лунном свете, точно лампа дневного освещения. Доминик попытался отползти, но прямо за его спиной возвышалась могильная ограда. В панике он закрыл руками лицо и сжался в клубок.
Единственная цель каждой жизни - смерть, и куда бы мы ни шли, как быстро или медленно ни бежало бы время, исход всегда один, только маски этого хранителя всегда разные. Один шаг длиной в тысячу лет отделяет нас от вечности. Одна ступенька до истины, одно мгновение до наступления темноты..
Доминик отнял руки от лица и резко, что было сил, кинулся в сторону. Топор, нацеленный в голову, с тихим свистом рассек ткань его черных виниловых брюк и врезался в кожу пониже колена. Доминик, парализованный ужасом, даже не почувствовал боли. С его губ слетел хриплый стон, когда он понял, что его что-то удерживает.
Незнакомец плавным движением поднял топор. Лезвие вышло из ноги, разбрасывая капли крови. Осознав, что ничего его больше не держит, Доминик рванул вперед и попытался встать на ноги, но тут наконец боль дала о себе знать. Он взвыл и схватился за невысокую ограду соседней могилы, оборачиваясь назад.
Незнакомец стоял неподвижно, опустив руки, его контуры искрились серебристым светом, отчего он выглядел призрачным, будто бы не был человеком, а на его месте трепетала в воздухе тонкая нить силуэта.
Доминик тяжело дыша отвернулся и как мог быстро заковылял по аллее, опираясь обеими руками об ограды. Боль в ноге усиливалась с каждым неловким движением, отчего идти становилось невозможно, и шансы на спасание становились ничтожно малы, но почему-то именно сейчас, в этот момент, преследуемый человеком из кошмарного сна, истекающий кровью и лишенный надежды, Доминик хотел жить как никогда прежде. Когда он наконец позволил себе обернуться, он увидел лишь пустую аллею, залитую белым светом. Он застыл, вцепившись в ограду. Его громкое неровное дыхание, казалось, шумело на километры вокруг, эхом разлетаясь над замершим кладбищем. Наконец он заставил себя пошевелиться и повернулся.
Его крик пронзил застоявшийся воздух над обителью усопших, словно осколки стекла, вонзающиеся в мягкую кожу. В это мгновение перед его глазами промелькнула вся жизнь. Незнакомец схватил его в охапку, оторвав окоченевшие пальцы от могильной ограды, и потащил в темноту.
Юноше показалось, что он потерял рассудок на какое-то время. Его голова склонилась на бок, зрачки сузились до размеров булавочных головок, превращая глаза в огромные белые шары, налитые безумием. Его ноги в тяжелых ботинках волочились по земле, оставляя полосы в гравии аллеи, руки были прижаты к телу грубыми объятиями незнакомца. Доминик был уверен, что эта прогулка приведет его прямиком в ад.
Удар о каменную плиту привел его в сознание. Встряхнув головой, чтобы убрать слипшиеся от холодного пота волосы с лица, он поднял взгляд. Над ним возвышался каменный крест. Его преувеличенная контрастом перспектива вызывала вспышки ассоциаций - красное небо, облака, бегущие с невероятной скоростью, дрожащий раскаленный свет солнца, крест на Голгофе, вздымающийся к небу над головой..
Чужая рука грубо схватила его за плечо, заставляя подняться на ноги. Но только он оперся на правое колено, как вспышка режущей боли напомнила об ударе топором. Руки судорожно схватились за крест ища опору, и тут в его голове, изнутри, совсем не в ушах, раздался шелестящий голос:
- Поднимайся, пока еще можешь стоять.
Доминик стиснул зубы и пошатываясь встал, стараясь перенести точку опоры на левую ногу и не отпуская крест. Незнакомец схватил его за руки, заставляя положить запястья на перекладины креста и прежде, чем понять, что произошло, Доминик услышал щелчок. Его руки оказались скованы наручниками, перекинутыми через вершину креста. Теперь даже подняв руки и вытянувшись изо всех сил он бы не смог бы дотянуться до вершины креста и перекинуть через нее цепь.
Юноша, едва не потеряв сознание от боли в ноге, зажмурился, ожидая удара топором в спину. Он вздрогнул, почувствовав прикосновение. Грубые пальцы небрежным жестом убрали волосы, закрывавшие шею юноши, от чего у него по спине побежали мурашки. Черные пряди упали на лицо, скрыв бледные щеки, мокрые от слез.
А потом холодное лезвие обожгло чувствительную кожу. Доминик застонал, но его голос сломался, точно пение птицы, оборванное выстрелом. Лезвие заскользило по шее, сначала на поверхности, потом разрезая кожу, слой за слоем. Доминик замер, боясь даже вдохнуть, мысленно он уже пытался смириться с близостью смерти, уговаривая себя, что это далеко не худший вариант - соединиться наконец с идиллией кладбища, стать частью безмолвного совершенства, закованного в камень. Ему бы и в голову не пришло как далеко он был тогда от смерти.
Вдруг режущий холод сменился жаром . Горячее и влажное прикосновение, от которого рассеченную кожу начало пощипывать. Душное дыхание обжигало тонкую кожу. Доминик попытался выкинуть из головы все мысли, чтобы отключиться, но сильные руки сжали его в объятиях, чудом не сломав хрупкие кости. Чужие пальцы прижались к его груди, спустились ниже в пародии на ласку, на самом деле напоминавшую игру хищника с добычей. Незнакомец не отрывая губ от пореза на шее юноши, расстегнул тяжелую пряжку его кожаного ремня. Виниловые брюки, стягиваемые чужими руками, скользнули вниз, обнажая бледные худые ноги. Доминик вскинул голову, широко раскрыв глаза. Теперь его тихий ужас сменился суетливой паникой. Он задергался словно рыба на крючке в бесплодных попытках освободиться. Незнакомец, казалось, не обратил на это внимания. Его руки заползли под черную сетчатую кофту Доминика, ногти царапали бледную кожу, терзая чувствительные соски. Потом они опустились, стаскивая с юноши черные готишные трусы с черепом на заднице (ну извините, не удержался)))).
Доминик услышал позади себя звук расстегивающейся молнии. Он уже перестал сопротивляться, стальные браслеты наручников впивались в запястья при каждом движении, делая его ощущения невыносимыми. Еще секунда, и он почувствовал, как чужая возбужденная плоть вторглась в его тело.
Так, в обители смерти, во всепоглощающей тьме, скрывающей суть бытия, в глухом безмолвии каменных аппартаментов, десятилетиями обходящихся без страховки, за минуту после прощания с жестоким миром живых вместо жизни теряют невинность.
С губ Доминика срывались сдавленные стоны, тонкие пальцы сжались в кулаки, накрашенные ногти вонзились в кожу на ладонях. Эта невыносимая боль, будто тебя разрывают на части, пульсирующая в голове, разливающаяся по всему телу через капилляры, грубые резкие движения, чужие руки, терзающие еще девственную плоть, и хуже всего этого высокий каменный крест, мерцающий в лунном свете серебристыми нитями граней. Доминик почувствовал себя распятым, принесенным в жертву за грехи этого давно умершего мира и каждого ползающего по нему живого трупа, неспособного исправить свои проступки. Такие окружали его всю жизнь, копошащиеся черви в куче грязи. Обыденная сцена насилия, свойственная этому миру, переплетенная с чувственным мотивом вечности.
Тяжелое дыхание в шею участилось, и через несколько секунд, растянувшихся на мили вперед по шоссе временного континуума, юноша почувствовал завершение этой изысканной казни, грубой карикатуры на любовь. Когда руки незнакомца отпустили его бедра, Доминик едва устоял, чтобы не сползти вниз, повиснув на наручниках, в кровь натерших запястья. Дрожь в теле сменилась опустошением, ноющая боль превратилась в аксиому, и уже не нужно было доказывать ее стоном. Со спины не доносилось ни звука, будто тот, кто только что изменил жизнь Доминика, изуродовав ее до неузнаваемости, исчез, растворился в немом шепоте мертвых, исходящем из полустертых строк на каменных плитах. Пропал, оставив юношу прикованным к кресту в одиночестве посреди толпы мертвецов. Но Доминик не мог сейчас ни о чем думать, мысли растворялись в потоке забвения. Сознание ускользало от него, грозясь вот-вот оставить насовсем.
Вдруг тишину расколол звенящий удар. Лезвие топора вонзилось в камень, разбив цепь наручников надвое. Пальцы, потерявшие опору, схватились за воздух, колени подогнулись, и Доминик упал назад. В глубине сознания мелькнула спасительная мысль о том, что сейчас он удариться головой о камень и потеряет сознание, возможно, даже навсегда. Но вместо падения на холодные плиты, закрывшие вход в чью-то посмертную квартиру, юношу подхватили сильные руки незнакомца, неизвестно как сумевшего материализоваться сзади. Волна жара, будто от стыда, смешанного с выбросом адреналина, охватила Доминика, заставляя рассудок проясниться. Руки юноши нервным рывком натянули штаны на узкие бедра, затекшие пальцы неуклюже пытались застегнуть пряжку на ремне.
Неожиданно земля ушла из-под ног. Незнакомец поднял его на руки, точно младенца или возлюбленную. В этом жесте не было той нарочитой грубости, только грубая ласка. Юноша почувствовал, как темнеет в глазах, голова закружилась, исчезла напрочь способность размышлять. Его охватило ощущение, похожее на то, что чувствует новорожденный котенок, брошенный в канаву под дождем, чтобы умереть, которого заметил случайный прохожий и поднял с земли. Хрупкое, слабое, дрожащее в агонии тело в сильных объятиях, преподносящих надежду. Доминик замер, едва дыша. В этот момент он как никогда хотел провалиться в вечность. Это было первое объятие в его сознательной жизни, которое, казалось, значило больше, чем все мечты, тешившие его в одиночестве.
Но этому моменту не суждено было продлиться вечно. Незнакомец плавно опустил его на каменные плиты у подножия креста. Доминик ощутил успокаивающий холод гранита, и что-то потащило его прочь из реальности. Он протянул было руку, но его пальцы слабо дрогнули, ладонь упала на грудь, и он отключился. Его сознание поплыло по реке из снов и видений, влекомое прохладным мерцающим потоком. Сладкие грезы окутали его разум, стремясь задушить в объятиях. Радужные искорки застлали пеленой воображаемый мир, постепенно изменяясь, загораясь все ярче, стирая различия между цветами и превращаясь в ту ослепительную белизну, сквозь которую проглядывает чернеющая пустота..
Доминик открыл глаза. Прямо над ним распростерлось небо. Он лежал раскинув руки и не отрывал взгляда от бездны, раскрывшей ему свои объятия. Раньше он никогда не видел небо таким огромным, глубоким, затягивающим. Кружево ветвей деревьев обрамляло его изысканной рамкой, превращая в картину, созданную творцом мироздания, кто бы он ни был. Доминику захотелось броситься с головой в этот омут, раствориться в глубине искрящегося космоса и стать маленькой звездочкой, которая когда-нибудь исполнит чье-то желание, прежде чем перегореть.
Вдруг звезды как будто померкли, а мысли о вечности сменились беспокойством. Юноша отвел взгляд от неба. Огромный крест, черным силуэтом прочерченный на фоне звезд, навис над ним, каждой гранью образуя мостик к реальности. Доминик дернулся, поднимаясь на локтях. Порез на ноге тут же вспыхнул болью, разливающейся по всему телу, каждую клеточку будто пронзили тысячи микроскопических раскаленных иголок. Юноша хрипло застонал и хотел было упасть обратно на плиту, как вдруг его накрыло осознание происходящего, и воспоминания яркими красочными вспышками замерцали в голове, перекрываясь одно другим, а к горлу уже потянулась цепкая черная лапа липкого ужаса. Доминик вскочил на ноги и, не обращая внимания на пронзительную боль пониже правого колена, бросился прочь от креста, на котором был распят этой ночью.
Он бежал не разбирая дороги, уверенный, что все кладбище вот-вот оживет и броситься за ним в погоню. Кресты и надгробные плиты по краям аллеи слились с ветвями деревьев в сплошную непроницаемую тьму. Лишь изредка из нее показывались на мгновение пятна мраморных ангельских лиц.
Кладбище было старым, и на нем еще сохранились вычурные надгробия с ангелами и плакальщицами, а его запутанные аллеи обрамляли деревья и высокий кустарник, добавляя атмосфере заброшенности, и вместе с тем утонченной привлекательности. Такие чувства испытываешь глядя на старинный особняк, который давно покинули хозяева, и время одело его в своем излюбленном стиле, украсив окна разбитыми стеклами, навесив кружева паутины на резные перила балкона, убрав некогда светлые стены пыльной вуалью трещин..
Обрывок цепи одного из наручников зацепился за корявые ветви кладбищенского куста, и Доминик упал. В момент падения он чуть было не поддался панике, готовой свести его с ума в любой момент, но удар ладонями о холодную землю аллеи привел его в чувства.
Здесь уже никого нет. Он уже давно остался один, и бежать ему не от кого. Юноша расслабил руки, опускаясь на землю, и уткнулся лицом в ладони. Он тяжело дышал от быстрого бега, и передышка была как нельзя кстати. Лежа на холодном гравии он уговаривал себя успокоиться. Сердце, стучавшее как антикварные часы в пустой комнате, плавно замедляло ритм, дыхание выравнивалось, и мысли исчезали, уступая место долгожданному безразличию. Через некоторое время юноша поднялся с земли, успокоившись достаточно для того, чтобы воспринимать действительность без пелены страха и мутных фантазий. Доминик направился к выходу, от которого он убежал, когда спасался от несуществующей погони, прихрамывая на одну ногу. Ему хотелось добраться домой раньше, чем из-за горизонта покажется солнце.
За окном блестело звездами далекое небо, но оно уже не было той затягивающей бездной, просто лист тонированной бумаги, на который набрызгали белой краски. Ветер, задувающий в открытую форточку, был сухим, и в нем не различались сотни запахов и звуков, обычно сопровождающих его порывы. Все вокруг казалось бесцветным, безразличным, будто весь мир превратился в старое выцветшее фото, запечатлевшее юношу, лежащего посреди этого мира на полу своей комнаты.
Глаза Доминика были пусты, его разум не воспринимал даже музыку, ранее столь тревожившую его душу. Уже несколько дней как все перестало иметь значение, и лишь одно яркое пятно на бесцветном фоне мироздания создавали воспоминания о ночи, проведенной на кладбище несколько дней назад. Время от времени в опустевшую голову Доминика врывались красочные соцветия образов и ощущений, и тогда его глаза вспыхивали разными чувствами, и тонкие пальцы сжимались, царапая пол, а с его губ иногда слетали бессвязные стоны. Но потом волна отрешения снова охватывала его тело, размывая порывы души. Вот его глаза загорелись, будто от вожделения, разум услужливо подкинул телу импульс для удовольствия, и юноша провалился в бездну из ощущений и образов.
Чьи-то руки, чужие, сильные, грубые, душные объятия, пронизывающий холод по всему телу изнутри от позвоночника, и вдруг мягкое тепло, эта грубая нежность, сводящая с ума своей иррациональностью. Как же их раньше не хватало, это кажется называется лаской или, может, заботой? Действия, такие несвойственный этим рукам, способным запросто переломать все кости, хрупкие как стенки хрустальной вазы. Эти пальцы, которые вместо саднящих отметин оставляют на коже легкий трепет, разливающийся от клеточки к клеточке по всему телу, превращаясь в истому. Внезапный порыв, возможно, больше иллюзорный, чем действительный, нереальность чувств и эмоций, разрывающая на части боль, смешанная с наслаждением и.. Какое-то ощущение, незнакомое, новое, будто чужое, но ставшее вдруг таким близким, неотъемлемым, чувство без имени, раньше запретное, дозволенное только другим, эмоция без названия, определенно испытанная впервые и еще не распределенная разумом ни в одну из смысловых категорий. Нерешительное раздумье, выбор между сладкой болью и горькой радостью, переполненной восторженным страхом, что-то искрящееся, ворвавшееся в самое сердце до боли в солнечном сплетении..
Это наваждение преследовало Доминика с того самого момента, как прошел первый шок, и вернулась способность воспринимать ощущения. Он уже не мог думать ни о чем другом, кроме той ночи. Эти ощущения стали для него неотъемлемой частью бытия, поселившей в его разуме навязчивую идею испытать их снова. Да, та ночь была самой ужасной, подавляющей, невыносимой, и в то же время сладкой точно запретный плод, захватившей его целиком и направляющей все его стремления к одной цели. День за днем, ночь за ночью Доминик сходил с ума, захлебываясь в океане чередующихся пустоты и вожделения. Казалось, все остальное перестало существовать. Его не заботило время суток, не волновал сон, он просто проваливался иногда в забытье, не беспокоил голод, не говоря уже об учебе. Только одна мысль формировалась в его сознании, обретая все более четкие формы, одновременно наполнявшая сердце страхом и трепетом, эта мысль отталкивала своей абсурдностью и вместе с тем притягивала как магнит. Противоречивые чувства разрывали юношу на части, превращая бездействие в пытку, и наконец его влечение пересилило страхи и боль, все еще не покинувшую его тело и душу, позволив ему осознать свою самую навязчивую идею - он должен вернуться.
Улицы города заполнились мраком и пустотой, делавшими их похожими на кладбищенские аллеи. Дома точно огромные могильные плиты упирались в небо крестами антенн. Город не спал. Он казался давно умершим, но до сих пор жившим своей загадочной, мрачной жизнью. Легкая завеса тумана размывала сияние уличных фонарей и зажженных окон, заполняя мертвенную темноту мерцающими огнями святого Эльма. Воздух замер в ожидании драмы, молекулы кислорода застыли в невесомости, создавая глухую завесу, заполненную крошечными капельками влаги, которая впитывалась в кожу и сперла дыхание.
Черный силуэт в развевающемся плаще скользнул в ворота кладбища и слился с темнотой. И начались размазанные по спирали времени, намотанной на циферблат невидимых часов, минуты блуждания в обители тысяч неслышимых звуков, в то время как душа, сцепившись с разумом в клубок истеричных чувств, метались в поисках дороги к свету в конце тоннеля забвения, каким мрачным не оказался этот свет. Ускользающая надежда безумно скачущая по графику удач по синусоиде, в итоге сворачивающейся в ноль.
Его ожидания разбились вдребезги, усыпая осколками холодные каменные плиты, когда левый край неба стал нежно зеленым, и золотистое солнце уже собралось выглянуть из-за черного кружева деревьев, превращая тихую идиллию бархатной ночи в мельтешащий хаос бесцветного дня. Но желание, раскаленной иглой пронзившее рассудок, было таким сильным, затмевавшим все другие мысли и действия. Ночи превратились в одно сплошное ожидание чуда, тогда как день стал ожиданием ночи. Сутки растягивались на километры ожидания, часы размазывались по улицам эфемерного города, зовущегося Вечностью, минуты точно гвозди вбивались в черепную коробку, и каждая секунда превратилась в удар молотка.
Доминик уже выучил наизусть все сплетения темных аллей, каждый тупик стал ему ближе, чем собственная комната, только к одному месту он до сих пор не мог приблизиться, где под огромной раскидистой кроной дерева, распростершей свои изогнутые узловатые ветви во все стороны, тянулся к небу высокий черный крест..
Часы показывали без четверти двенадцать. В комнате царил мрак, лишь отсветы фонарей доносили сюда едва различимые пятнышки света, налипшие на стекла пыльных окон, но не проникавших вовнутрь. Доминик лежал на полу, в одной руке он сжимал пустую бутылку, последние капли красного вина из которой уже успели впитаться в ковер. Пальцы другой руки чуть подрагивая перебирали веревку. Тонкую, но прочную, такую, чтобы смогла повисеть пару часов, прежде чем упасть вместе с телом на землю.
Привязать веревку к ветви дерева покрепче оказалось не так уж сложно, куда труднее было заставить себя сделать шаг вперед, когда чувствуешь на шее объятия смерти, раскрытые для тебя одного. Один шаг в бездну того самого темного неба, тяжелая платформа шипованого ботинка соскальзывает с каменной перекладины, блестящей в ночи гладкими гранями. Порыв ветра, чтобы закрыть волосами лицо, скрывая скользнувшую по губам улыбку. Я вернусь..
~~~
Аффтар искренне благодарен тем, кто дочитал этот текст до конца, и просит столь вдумчивого и заинтересованного читателя оставить комент или отписать в личку, ибо сам аффтар осилить этот текст второй раз так и не сумел. Как оно, ребята, очень стрррашно? (:::
Genre: original, dark romance
Re: Очень, ну просто очень занудная сказка про гота, перенасыщенная философией декаданся и утопическим метафоризмом. Иными словами, если вы красите губы гуталином и вам близки понятия "ночь", "маньяк" и "декаданс", вам понравится.
Decadence' Fairy-Tale
Сигарета тлела в тонких пальцах, докуриваемая порывами ветра. Вокруг, казалось, не было ни души, чего и следовало ожидать от ночного кладбища - только черные силуэты крестов и надгробий, сливающиеся с темнотой, и устремленные в вышину деревья, плетущие кружева на фоне ночного неба. Но при этом кладбище не было мертвым. Оно жило своей таинственной и мрачной жизнью, такой близкой и такой далекой для реального мира. Только поначалу казалось, что здесь нет ничего кроме пыльных камней и шороха листьев над ними, на самом же деле этот сумрачный мир был куда богаче, чем тот, что за кладбищенской оградой. И главным его богатством был покой. Не каждый сумел бы оценить это сокровище по достоинству, особенно тяжело это сделать тем, кто находит свои интересы в суматошной и никчемной жизни, полной праздных развлечений, не дающих ни грамма целительного бальзама для души. Нет, только не эти люди, разве им понять как дорого иногда стоят минуты тишины, наполненной невидимыми звуками, мгновения одиночества, открывающие дороги в мир высшего разума, и эта великолепная темнота, с мастерством изысканного художника скрывающая все уродство окружающего мира..
Доминик отвел взгляд от неба. Глаза уже привыкли к темноте, и можно было разобрать имена на надгробиях. Сигарета дотлела до фильтра. Он бросил ее в землю, втоптав в грязь тяжелой платформой ботинка, и взял пачку, лежащую рядом на каменной плите чьих-то гранитных апартаментов. Быстрыми движениями рук он достал сигарету, прикурил и затянулся. Маленький оранжевый огонек - последнее прибежище жизни в холодном, темном океане безмолвия - бросил теплый отсвет на бледное, худое лицо, обрамленное длинными прядями прямых черных волос, в темно-серых глазах блеснули сумасшедшие рыжие искорки. Доминик вздохнул. Он сидел здесь, на большой могильной плите в самой глубине кладбища, уже около часа, но никак не мог успокоиться. Налетевший порыв ветра заставил его вздрогнуть, обхватив себя за плечи худыми руками, браслеты на которых весили возможно больше, чем их хозяин. Все таки ночь прохладная даже для августа, и черная кофта с сеткой через грудь, пусть и с длинным рукавом, была не самой подходящей одеждой. Но ведь она так шла к черным виниловым штанам и тяжелым ботинкам на шипованой платформе..
Сегодняшний день разочаровал его, как и многие из предыдущих. Впрочем, чего очаровательного ожидать от жизни бывшему школьному изгою, коротавшему теперь в одиночестве студенческие годы? Разве что смерти. Доминик уже давно заметил, что чем дольше времени он проводит за пределами кладбища, тем мучительнее становится боль где-то в солнечном сплетении, поближе к сердцу. Так называемые сердечные муки. Ни для кого не секрет, что люди социальные существа, созданные для общения и различного рода связей, и одиночество противоречит их природе. Люди вообще имели привычку быть странными по мнению Доминика. Уж он-то точно не променял бы возможность уединиться на любую шумную вечеринку, веселый праздник и даже романтический вечер для двоих. А, как известно, природа не позволяет животным идти против собственных инстинктов, и несогласным нет места в этом мире. И Доминик бежал от мира людей, прячась от него в обители мертвых и коротая дни уйдя в себя, чтобы дожить до тех ночей, когда он мог приходить сюда, чтобы прогуливаться по темным аллеям, прислушиваясь к тишине и шороху собственных ног, любуясь тем, в чем не разглядеть красоту человеческому восприятию, или подолгу сидеть не двигаясь на чьем-нибудь надгробии, курить сигареты одну за другой и вспоминать стихи далеких вокалистов, так чутко понимающих его чувства..
Шорох, раздавшийся откуда-то со спины, заставил Доминика насторожиться. Слишком грубый звук, непохожий на мелодию ветра в кронах деревьев и кустов, слишком неестественный и неуклюжий, не вписывающийся в картину обители мертвых..
Доминик напрягся, вслушиваясь в ночь, но налетевший ветер смешал все звуки в единую симфонию, не позволяя вычислить фальшивый инструмент. Беспокойство волной охватило растревоженный разум, вселяя в душу страх, мешавший обернуться. Доминик быстро затянулся и хотел повернуться назад, но было уже поздно.
Чья-то рука резким, грубым движением зажала ему рот. Сигарета выпала из тонких пальцев и погасла, разрывая хрупкий мостик между реальностью и паранойей ужаса. Доминик застонал, хватая незнакомую руку, но его тщетные попытки оттолкнуть ее были сродни стараниям новорожденного котенка помешать человеку, решившему его утопить. Между тем стоящий у него за спиной поймал другую руку Доминика и одним движением развернул его к себе, обхватив теперь за шею. Доминик расширившимися от ужаса глазами пытался разглядеть нападавшего, но видел только силуэт и едва различимые в контражуре лунного света очертания. Перед ним стоял довольно высокий человек, одетый в темный комбинезон и белую футболку, лица было не разобрать, только обжигающий холодом взгляд, заглядывающий Доминику прямо в душу.
Доминик попытался вырваться, но его хрупкое телосложение не позволяло ему даже сдвинуть руку, обхватившую его за шею, а по комплекции человека в комбинезоне можно было судить, что для него сопротивление Доминика было игрой кошки с мышкой. Тогда Доминик изо всех сил впился ногтями в руку незнакомца, стараясь как можно глубже продавить кожу. Тот отдернул руку и вместе с тем сбросил Доминика с надгробной плиты. Оказавшись на земле, Доминик отпрянул назад, поднимаясь на колени, и бросился не глядя прочь по узким проходам между оградами, подгоняемый ужасом.
Бежать в темноте и на ощупь не самое удачное занятие, но благодаря тому, что глаза уже привыкли к полумраку лунного света, Доминик добрался до аллеи пошире и не останавливаясь бежал по ней, краем глаза замечая проносящиеся мимо него плиты и кресты, сливавшиеся в один призрачный мельтешащий узор. Но шок дал о себе знать, когда вместо перекрестной аллеи, ведущей к выходу, перед Домиником сомкнулся вдруг ряд ограждений. От неожиданности он споткнулся, падая лицом вниз, и едва успел схватиться за ограду, выставив перед собой руки. Падение отдалось резкой болью в колене, и несколько секунд Доминик не мог открыть глаза, жмурясь от боли. Когда он посмотрел назад, то увидел простирающуюся перед ним аллею, залитую лунным светом, и человека в комбинезоне. Сжимая в огромной руке топор с длинной ручкой он шел к Доминику, замахиваясь будто в замедленной съемке. Его волосы развевались порывами ветра, серебрясь в белом свете..
Глаза юноши расширились от ужаса, отражая молочно-белые блики луны. Лезвие топора сияло в лунном свете, точно лампа дневного освещения. Доминик попытался отползти, но прямо за его спиной возвышалась могильная ограда. В панике он закрыл руками лицо и сжался в клубок.
Единственная цель каждой жизни - смерть, и куда бы мы ни шли, как быстро или медленно ни бежало бы время, исход всегда один, только маски этого хранителя всегда разные. Один шаг длиной в тысячу лет отделяет нас от вечности. Одна ступенька до истины, одно мгновение до наступления темноты..
Доминик отнял руки от лица и резко, что было сил, кинулся в сторону. Топор, нацеленный в голову, с тихим свистом рассек ткань его черных виниловых брюк и врезался в кожу пониже колена. Доминик, парализованный ужасом, даже не почувствовал боли. С его губ слетел хриплый стон, когда он понял, что его что-то удерживает.
Незнакомец плавным движением поднял топор. Лезвие вышло из ноги, разбрасывая капли крови. Осознав, что ничего его больше не держит, Доминик рванул вперед и попытался встать на ноги, но тут наконец боль дала о себе знать. Он взвыл и схватился за невысокую ограду соседней могилы, оборачиваясь назад.
Незнакомец стоял неподвижно, опустив руки, его контуры искрились серебристым светом, отчего он выглядел призрачным, будто бы не был человеком, а на его месте трепетала в воздухе тонкая нить силуэта.
Доминик тяжело дыша отвернулся и как мог быстро заковылял по аллее, опираясь обеими руками об ограды. Боль в ноге усиливалась с каждым неловким движением, отчего идти становилось невозможно, и шансы на спасание становились ничтожно малы, но почему-то именно сейчас, в этот момент, преследуемый человеком из кошмарного сна, истекающий кровью и лишенный надежды, Доминик хотел жить как никогда прежде. Когда он наконец позволил себе обернуться, он увидел лишь пустую аллею, залитую белым светом. Он застыл, вцепившись в ограду. Его громкое неровное дыхание, казалось, шумело на километры вокруг, эхом разлетаясь над замершим кладбищем. Наконец он заставил себя пошевелиться и повернулся.
Его крик пронзил застоявшийся воздух над обителью усопших, словно осколки стекла, вонзающиеся в мягкую кожу. В это мгновение перед его глазами промелькнула вся жизнь. Незнакомец схватил его в охапку, оторвав окоченевшие пальцы от могильной ограды, и потащил в темноту.
Юноше показалось, что он потерял рассудок на какое-то время. Его голова склонилась на бок, зрачки сузились до размеров булавочных головок, превращая глаза в огромные белые шары, налитые безумием. Его ноги в тяжелых ботинках волочились по земле, оставляя полосы в гравии аллеи, руки были прижаты к телу грубыми объятиями незнакомца. Доминик был уверен, что эта прогулка приведет его прямиком в ад.
Удар о каменную плиту привел его в сознание. Встряхнув головой, чтобы убрать слипшиеся от холодного пота волосы с лица, он поднял взгляд. Над ним возвышался каменный крест. Его преувеличенная контрастом перспектива вызывала вспышки ассоциаций - красное небо, облака, бегущие с невероятной скоростью, дрожащий раскаленный свет солнца, крест на Голгофе, вздымающийся к небу над головой..
Чужая рука грубо схватила его за плечо, заставляя подняться на ноги. Но только он оперся на правое колено, как вспышка режущей боли напомнила об ударе топором. Руки судорожно схватились за крест ища опору, и тут в его голове, изнутри, совсем не в ушах, раздался шелестящий голос:
- Поднимайся, пока еще можешь стоять.
Доминик стиснул зубы и пошатываясь встал, стараясь перенести точку опоры на левую ногу и не отпуская крест. Незнакомец схватил его за руки, заставляя положить запястья на перекладины креста и прежде, чем понять, что произошло, Доминик услышал щелчок. Его руки оказались скованы наручниками, перекинутыми через вершину креста. Теперь даже подняв руки и вытянувшись изо всех сил он бы не смог бы дотянуться до вершины креста и перекинуть через нее цепь.
Юноша, едва не потеряв сознание от боли в ноге, зажмурился, ожидая удара топором в спину. Он вздрогнул, почувствовав прикосновение. Грубые пальцы небрежным жестом убрали волосы, закрывавшие шею юноши, от чего у него по спине побежали мурашки. Черные пряди упали на лицо, скрыв бледные щеки, мокрые от слез.
А потом холодное лезвие обожгло чувствительную кожу. Доминик застонал, но его голос сломался, точно пение птицы, оборванное выстрелом. Лезвие заскользило по шее, сначала на поверхности, потом разрезая кожу, слой за слоем. Доминик замер, боясь даже вдохнуть, мысленно он уже пытался смириться с близостью смерти, уговаривая себя, что это далеко не худший вариант - соединиться наконец с идиллией кладбища, стать частью безмолвного совершенства, закованного в камень. Ему бы и в голову не пришло как далеко он был тогда от смерти.
Вдруг режущий холод сменился жаром . Горячее и влажное прикосновение, от которого рассеченную кожу начало пощипывать. Душное дыхание обжигало тонкую кожу. Доминик попытался выкинуть из головы все мысли, чтобы отключиться, но сильные руки сжали его в объятиях, чудом не сломав хрупкие кости. Чужие пальцы прижались к его груди, спустились ниже в пародии на ласку, на самом деле напоминавшую игру хищника с добычей. Незнакомец не отрывая губ от пореза на шее юноши, расстегнул тяжелую пряжку его кожаного ремня. Виниловые брюки, стягиваемые чужими руками, скользнули вниз, обнажая бледные худые ноги. Доминик вскинул голову, широко раскрыв глаза. Теперь его тихий ужас сменился суетливой паникой. Он задергался словно рыба на крючке в бесплодных попытках освободиться. Незнакомец, казалось, не обратил на это внимания. Его руки заползли под черную сетчатую кофту Доминика, ногти царапали бледную кожу, терзая чувствительные соски. Потом они опустились, стаскивая с юноши черные готишные трусы с черепом на заднице (ну извините, не удержался)))).
Доминик услышал позади себя звук расстегивающейся молнии. Он уже перестал сопротивляться, стальные браслеты наручников впивались в запястья при каждом движении, делая его ощущения невыносимыми. Еще секунда, и он почувствовал, как чужая возбужденная плоть вторглась в его тело.
Так, в обители смерти, во всепоглощающей тьме, скрывающей суть бытия, в глухом безмолвии каменных аппартаментов, десятилетиями обходящихся без страховки, за минуту после прощания с жестоким миром живых вместо жизни теряют невинность.
С губ Доминика срывались сдавленные стоны, тонкие пальцы сжались в кулаки, накрашенные ногти вонзились в кожу на ладонях. Эта невыносимая боль, будто тебя разрывают на части, пульсирующая в голове, разливающаяся по всему телу через капилляры, грубые резкие движения, чужие руки, терзающие еще девственную плоть, и хуже всего этого высокий каменный крест, мерцающий в лунном свете серебристыми нитями граней. Доминик почувствовал себя распятым, принесенным в жертву за грехи этого давно умершего мира и каждого ползающего по нему живого трупа, неспособного исправить свои проступки. Такие окружали его всю жизнь, копошащиеся черви в куче грязи. Обыденная сцена насилия, свойственная этому миру, переплетенная с чувственным мотивом вечности.
Тяжелое дыхание в шею участилось, и через несколько секунд, растянувшихся на мили вперед по шоссе временного континуума, юноша почувствовал завершение этой изысканной казни, грубой карикатуры на любовь. Когда руки незнакомца отпустили его бедра, Доминик едва устоял, чтобы не сползти вниз, повиснув на наручниках, в кровь натерших запястья. Дрожь в теле сменилась опустошением, ноющая боль превратилась в аксиому, и уже не нужно было доказывать ее стоном. Со спины не доносилось ни звука, будто тот, кто только что изменил жизнь Доминика, изуродовав ее до неузнаваемости, исчез, растворился в немом шепоте мертвых, исходящем из полустертых строк на каменных плитах. Пропал, оставив юношу прикованным к кресту в одиночестве посреди толпы мертвецов. Но Доминик не мог сейчас ни о чем думать, мысли растворялись в потоке забвения. Сознание ускользало от него, грозясь вот-вот оставить насовсем.
Вдруг тишину расколол звенящий удар. Лезвие топора вонзилось в камень, разбив цепь наручников надвое. Пальцы, потерявшие опору, схватились за воздух, колени подогнулись, и Доминик упал назад. В глубине сознания мелькнула спасительная мысль о том, что сейчас он удариться головой о камень и потеряет сознание, возможно, даже навсегда. Но вместо падения на холодные плиты, закрывшие вход в чью-то посмертную квартиру, юношу подхватили сильные руки незнакомца, неизвестно как сумевшего материализоваться сзади. Волна жара, будто от стыда, смешанного с выбросом адреналина, охватила Доминика, заставляя рассудок проясниться. Руки юноши нервным рывком натянули штаны на узкие бедра, затекшие пальцы неуклюже пытались застегнуть пряжку на ремне.
Неожиданно земля ушла из-под ног. Незнакомец поднял его на руки, точно младенца или возлюбленную. В этом жесте не было той нарочитой грубости, только грубая ласка. Юноша почувствовал, как темнеет в глазах, голова закружилась, исчезла напрочь способность размышлять. Его охватило ощущение, похожее на то, что чувствует новорожденный котенок, брошенный в канаву под дождем, чтобы умереть, которого заметил случайный прохожий и поднял с земли. Хрупкое, слабое, дрожащее в агонии тело в сильных объятиях, преподносящих надежду. Доминик замер, едва дыша. В этот момент он как никогда хотел провалиться в вечность. Это было первое объятие в его сознательной жизни, которое, казалось, значило больше, чем все мечты, тешившие его в одиночестве.
Но этому моменту не суждено было продлиться вечно. Незнакомец плавно опустил его на каменные плиты у подножия креста. Доминик ощутил успокаивающий холод гранита, и что-то потащило его прочь из реальности. Он протянул было руку, но его пальцы слабо дрогнули, ладонь упала на грудь, и он отключился. Его сознание поплыло по реке из снов и видений, влекомое прохладным мерцающим потоком. Сладкие грезы окутали его разум, стремясь задушить в объятиях. Радужные искорки застлали пеленой воображаемый мир, постепенно изменяясь, загораясь все ярче, стирая различия между цветами и превращаясь в ту ослепительную белизну, сквозь которую проглядывает чернеющая пустота..
Доминик открыл глаза. Прямо над ним распростерлось небо. Он лежал раскинув руки и не отрывал взгляда от бездны, раскрывшей ему свои объятия. Раньше он никогда не видел небо таким огромным, глубоким, затягивающим. Кружево ветвей деревьев обрамляло его изысканной рамкой, превращая в картину, созданную творцом мироздания, кто бы он ни был. Доминику захотелось броситься с головой в этот омут, раствориться в глубине искрящегося космоса и стать маленькой звездочкой, которая когда-нибудь исполнит чье-то желание, прежде чем перегореть.
Вдруг звезды как будто померкли, а мысли о вечности сменились беспокойством. Юноша отвел взгляд от неба. Огромный крест, черным силуэтом прочерченный на фоне звезд, навис над ним, каждой гранью образуя мостик к реальности. Доминик дернулся, поднимаясь на локтях. Порез на ноге тут же вспыхнул болью, разливающейся по всему телу, каждую клеточку будто пронзили тысячи микроскопических раскаленных иголок. Юноша хрипло застонал и хотел было упасть обратно на плиту, как вдруг его накрыло осознание происходящего, и воспоминания яркими красочными вспышками замерцали в голове, перекрываясь одно другим, а к горлу уже потянулась цепкая черная лапа липкого ужаса. Доминик вскочил на ноги и, не обращая внимания на пронзительную боль пониже правого колена, бросился прочь от креста, на котором был распят этой ночью.
Он бежал не разбирая дороги, уверенный, что все кладбище вот-вот оживет и броситься за ним в погоню. Кресты и надгробные плиты по краям аллеи слились с ветвями деревьев в сплошную непроницаемую тьму. Лишь изредка из нее показывались на мгновение пятна мраморных ангельских лиц.
Кладбище было старым, и на нем еще сохранились вычурные надгробия с ангелами и плакальщицами, а его запутанные аллеи обрамляли деревья и высокий кустарник, добавляя атмосфере заброшенности, и вместе с тем утонченной привлекательности. Такие чувства испытываешь глядя на старинный особняк, который давно покинули хозяева, и время одело его в своем излюбленном стиле, украсив окна разбитыми стеклами, навесив кружева паутины на резные перила балкона, убрав некогда светлые стены пыльной вуалью трещин..
Обрывок цепи одного из наручников зацепился за корявые ветви кладбищенского куста, и Доминик упал. В момент падения он чуть было не поддался панике, готовой свести его с ума в любой момент, но удар ладонями о холодную землю аллеи привел его в чувства.
Здесь уже никого нет. Он уже давно остался один, и бежать ему не от кого. Юноша расслабил руки, опускаясь на землю, и уткнулся лицом в ладони. Он тяжело дышал от быстрого бега, и передышка была как нельзя кстати. Лежа на холодном гравии он уговаривал себя успокоиться. Сердце, стучавшее как антикварные часы в пустой комнате, плавно замедляло ритм, дыхание выравнивалось, и мысли исчезали, уступая место долгожданному безразличию. Через некоторое время юноша поднялся с земли, успокоившись достаточно для того, чтобы воспринимать действительность без пелены страха и мутных фантазий. Доминик направился к выходу, от которого он убежал, когда спасался от несуществующей погони, прихрамывая на одну ногу. Ему хотелось добраться домой раньше, чем из-за горизонта покажется солнце.
~~~
За окном блестело звездами далекое небо, но оно уже не было той затягивающей бездной, просто лист тонированной бумаги, на который набрызгали белой краски. Ветер, задувающий в открытую форточку, был сухим, и в нем не различались сотни запахов и звуков, обычно сопровождающих его порывы. Все вокруг казалось бесцветным, безразличным, будто весь мир превратился в старое выцветшее фото, запечатлевшее юношу, лежащего посреди этого мира на полу своей комнаты.
Глаза Доминика были пусты, его разум не воспринимал даже музыку, ранее столь тревожившую его душу. Уже несколько дней как все перестало иметь значение, и лишь одно яркое пятно на бесцветном фоне мироздания создавали воспоминания о ночи, проведенной на кладбище несколько дней назад. Время от времени в опустевшую голову Доминика врывались красочные соцветия образов и ощущений, и тогда его глаза вспыхивали разными чувствами, и тонкие пальцы сжимались, царапая пол, а с его губ иногда слетали бессвязные стоны. Но потом волна отрешения снова охватывала его тело, размывая порывы души. Вот его глаза загорелись, будто от вожделения, разум услужливо подкинул телу импульс для удовольствия, и юноша провалился в бездну из ощущений и образов.
Чьи-то руки, чужие, сильные, грубые, душные объятия, пронизывающий холод по всему телу изнутри от позвоночника, и вдруг мягкое тепло, эта грубая нежность, сводящая с ума своей иррациональностью. Как же их раньше не хватало, это кажется называется лаской или, может, заботой? Действия, такие несвойственный этим рукам, способным запросто переломать все кости, хрупкие как стенки хрустальной вазы. Эти пальцы, которые вместо саднящих отметин оставляют на коже легкий трепет, разливающийся от клеточки к клеточке по всему телу, превращаясь в истому. Внезапный порыв, возможно, больше иллюзорный, чем действительный, нереальность чувств и эмоций, разрывающая на части боль, смешанная с наслаждением и.. Какое-то ощущение, незнакомое, новое, будто чужое, но ставшее вдруг таким близким, неотъемлемым, чувство без имени, раньше запретное, дозволенное только другим, эмоция без названия, определенно испытанная впервые и еще не распределенная разумом ни в одну из смысловых категорий. Нерешительное раздумье, выбор между сладкой болью и горькой радостью, переполненной восторженным страхом, что-то искрящееся, ворвавшееся в самое сердце до боли в солнечном сплетении..
Это наваждение преследовало Доминика с того самого момента, как прошел первый шок, и вернулась способность воспринимать ощущения. Он уже не мог думать ни о чем другом, кроме той ночи. Эти ощущения стали для него неотъемлемой частью бытия, поселившей в его разуме навязчивую идею испытать их снова. Да, та ночь была самой ужасной, подавляющей, невыносимой, и в то же время сладкой точно запретный плод, захватившей его целиком и направляющей все его стремления к одной цели. День за днем, ночь за ночью Доминик сходил с ума, захлебываясь в океане чередующихся пустоты и вожделения. Казалось, все остальное перестало существовать. Его не заботило время суток, не волновал сон, он просто проваливался иногда в забытье, не беспокоил голод, не говоря уже об учебе. Только одна мысль формировалась в его сознании, обретая все более четкие формы, одновременно наполнявшая сердце страхом и трепетом, эта мысль отталкивала своей абсурдностью и вместе с тем притягивала как магнит. Противоречивые чувства разрывали юношу на части, превращая бездействие в пытку, и наконец его влечение пересилило страхи и боль, все еще не покинувшую его тело и душу, позволив ему осознать свою самую навязчивую идею - он должен вернуться.
Улицы города заполнились мраком и пустотой, делавшими их похожими на кладбищенские аллеи. Дома точно огромные могильные плиты упирались в небо крестами антенн. Город не спал. Он казался давно умершим, но до сих пор жившим своей загадочной, мрачной жизнью. Легкая завеса тумана размывала сияние уличных фонарей и зажженных окон, заполняя мертвенную темноту мерцающими огнями святого Эльма. Воздух замер в ожидании драмы, молекулы кислорода застыли в невесомости, создавая глухую завесу, заполненную крошечными капельками влаги, которая впитывалась в кожу и сперла дыхание.
Черный силуэт в развевающемся плаще скользнул в ворота кладбища и слился с темнотой. И начались размазанные по спирали времени, намотанной на циферблат невидимых часов, минуты блуждания в обители тысяч неслышимых звуков, в то время как душа, сцепившись с разумом в клубок истеричных чувств, метались в поисках дороги к свету в конце тоннеля забвения, каким мрачным не оказался этот свет. Ускользающая надежда безумно скачущая по графику удач по синусоиде, в итоге сворачивающейся в ноль.
Его ожидания разбились вдребезги, усыпая осколками холодные каменные плиты, когда левый край неба стал нежно зеленым, и золотистое солнце уже собралось выглянуть из-за черного кружева деревьев, превращая тихую идиллию бархатной ночи в мельтешащий хаос бесцветного дня. Но желание, раскаленной иглой пронзившее рассудок, было таким сильным, затмевавшим все другие мысли и действия. Ночи превратились в одно сплошное ожидание чуда, тогда как день стал ожиданием ночи. Сутки растягивались на километры ожидания, часы размазывались по улицам эфемерного города, зовущегося Вечностью, минуты точно гвозди вбивались в черепную коробку, и каждая секунда превратилась в удар молотка.
Доминик уже выучил наизусть все сплетения темных аллей, каждый тупик стал ему ближе, чем собственная комната, только к одному месту он до сих пор не мог приблизиться, где под огромной раскидистой кроной дерева, распростершей свои изогнутые узловатые ветви во все стороны, тянулся к небу высокий черный крест..
~~~
Часы показывали без четверти двенадцать. В комнате царил мрак, лишь отсветы фонарей доносили сюда едва различимые пятнышки света, налипшие на стекла пыльных окон, но не проникавших вовнутрь. Доминик лежал на полу, в одной руке он сжимал пустую бутылку, последние капли красного вина из которой уже успели впитаться в ковер. Пальцы другой руки чуть подрагивая перебирали веревку. Тонкую, но прочную, такую, чтобы смогла повисеть пару часов, прежде чем упасть вместе с телом на землю.
Привязать веревку к ветви дерева покрепче оказалось не так уж сложно, куда труднее было заставить себя сделать шаг вперед, когда чувствуешь на шее объятия смерти, раскрытые для тебя одного. Один шаг в бездну того самого темного неба, тяжелая платформа шипованого ботинка соскальзывает с каменной перекладины, блестящей в ночи гладкими гранями. Порыв ветра, чтобы закрыть волосами лицо, скрывая скользнувшую по губам улыбку. Я вернусь..
~~~
Аффтар искренне благодарен тем, кто дочитал этот текст до конца, и просит столь вдумчивого и заинтересованного читателя оставить комент или отписать в личку, ибо сам аффтар осилить этот текст второй раз так и не сумел. Как оно, ребята, очень стрррашно? (:::
Вопрос: Сделать аффтару приятно
| 1. +1 | 3 | (100%) | |
| Всего: | 3 | ||
@темы: original, gothic fairy-tale, love/hate/tragedy
-
-
11.04.2008 в 21:30-
-
12.04.2008 в 12:37Re но судя по отсутствию отзЫва текст и вправду мурной) на любителя йоптXD
-
-
17.12.2008 в 08:38Целую книгу осилишь написать?=) Думаю, что Поппи Брайт переплюнешь!=)))
-
-
17.12.2008 в 10:00а этот рассказ аццки скучный на самом деле, я сам его перечитывать не люблю. )
-
-
17.12.2008 в 10:05А если создать таких персов, которые не будут надоедать
Я бы не осилила вообще столько написать. Я как-то пробывала, но получилось дерьмо. Один до сих пор на каком-то порносате висит
-
-
17.12.2008 в 10:08-
-
17.12.2008 в 10:10-
-
17.12.2008 в 10:11-
-
17.12.2008 в 10:19-
-
17.12.2008 в 12:58-
-
17.12.2008 в 14:12*глупо улыбвается*
-
-
17.12.2008 в 14:48